Направления, течения >> Универсалии русской литературы XX века >> Сергеев А.В. Русские впечатления Георга Брандеса

 

Русские впечатления Георга Брандеса

 

В истории взаимоотношений русской и скандинавской духовной культуры особое место принадлежит Г. Брандесу (1842–1927). Не будет преувеличением сказать, что именно Г. Брандесу, автору «Русских впечатлений» (1888) и ряда статей, очерков и заметок об общественно-политической и культурной жизни, литературе и искусстве России, удалось сыграть главную роль в пропаганде русской культуры в скандинавских странах.

Один из ведущих европейских литературных критиков, теоретиков и историков литературы, Брандес пользовался в России широкой известностью. За период с 1902 по 1914 гг. «Собрание сочинений»  Брандеса на русском языке выходило дважды: в 1902–1903 гг. в Киеве (в 12 тт.) и в 1906–1914 . в Санкт-Петербурге (в 20 тт.). В скандинавских странах с именем Брандеса связан период наиболее плодотворного развития литературы и искусства. В начатом им в 1871 г. в Копенгагенском университете курсе лекций «Главные течения европейской литературы ХIХ века» (издавался с 1872 по 1890 г.) Брандес обратился к писателям скандинавских стран с призывом покончить с национальным романтизмом, идеализировавшим прошлое, и создать реалистическую литературу, обращенную к современности. Под лозунгами «свобода исследования» и «обсуждение проблем» Брандесу удалось объединить лучшие силы творческой интеллигенции в Дании, Норвегии и Швеции для решения актуальных проблем культурного развития в этих странах.  Возглавляемое Брандесом общественно-политическое и литературное движение получило название «Современный прорыв» (Det moderne gennembrud),  а литературное творчество участников этого движения – «литература прорыва». Литературно-эстетическим форумом сторонников Брандеса стал журнал «Девятнадцатый век» (Det nittende Aarhundrede, 1874–1877). Во многом именно благодаря Брандесу скандинавская литература в конце ХIХ в. сумела «прорваться» сквозь культурную отсталость и стала оказывать влияние на мировую литературу.

Другая, не менее важная сторона литературно-критической деятельности Брандеса – пропаганда лучших достижений европейской культуры. В сочинениях и лекциях Брандеса, который был не только замечательным ученым, но и, как свидетельствовали современники, выдающимся оратором своего времени, неизменно высоко оцениваются писатели, отстаивающие либеральные идеи, идеалы «свободы и прогресса». Статьи Брандеса о скандинавских авторах, чьи произведения отмечены новизной и свежестью тематики, новаторством художественной формы, на русском языке стали появляться в отечественных периодических изданиях в конце 1880-х гг. Среди них  следует назвать прежде всего одну из первых  публикаций об Ибсене в России – статью «Хенрик Ибсен» (опубликована в Дании в 1867 г., в России в журнале «Русская мысль»  в 1887 г.), а также сборник работ разных лет «“Новые веяния. Литературные портреты и критические очерки” с приложением автобиографии Г. Брандеса и его характеристики» в переводе Э.К. Ватсона (Пантеон литературы. Т. IV. СПб., 1889). Написанные в то время, когда литература скандинавских стран переживала свой подъем и выходила на международную арену, они в значительной степени способствовали росту ее популярности у российских читателей.

В 1881 г. в России началась публикация самого значительного и революционного сочинения  Брандеса «Главные течения европейской литературы ХIХ века». Отрывки из него впервые появились в переводах с немецкого в радикально-демократическом журнале «Дело» еще в 1877 г., вызвав большой интерес у читателей, а в начале 1880-х гг. были полностью опубликованы на немецком языке первые четыре книги из шести (с них и осуществлялся перевод на русский) [Nolin 1965: 223–225; Шарыпкин 1980: 186].  В годы политического и идейного разброда,  наступившего после убийства народовольцами императора Александра II, эстетические манифесты Брандеса, призывавшего к созданию реалистической социально-критической, тенденциозной литературы, находили отклик у многих представителей российской интеллигенции. Они казались им созвучными, хотя и не во всем, традициям отечественной критической мысли. Критические суждения о сочинении Брандеса, представленные на страницах русской периодики, во многом зависели от политической направленности изданий. Так, рецензент того же журнала «Дело», хотя и посчитал взгляды Брандеса политически недостаточно радикальными, признал его яркий публицистический дар, поставив критику в заслугу «страстное, необузданное стремление к свободе», от которого «совершенно отвыкли читатели в России». При этом, по мнению рецензента, Брандесу, в отличие от Белинского и Добролюбова, все же недоставало способности «проникаться широким общественным чувством, нравственно сливаться с обществом и его интересами» [Шарыпкин 1980: 187]. Рецензент либерального «Вестника Европы» в своем отзыве на издание на немецком языке «Романтической школы во Франции» отметил стремление Брандеса приобщить своих соотечественников к передовой европейской культуре и его борьбу со сторонниками национальной замкнутости и исключительности, увидев в этом совпадение с собственной позицией – выступлениями против идеологии русского славянофильства [Шарыпкин 1980: 189]. Публикации «Главных течений европейской литературы ХIХ века» не удалось избежать вмешательства царской цензуры. Тираж третьего тома «Реакция во Франции» по решению цензурного комитет был опечатан в типографии и уничтожен [Oксман  1929: 13]. На русском языке «Реакция во Франции» появилась только в 1895 г.
 Брандес был прекрасно осведомлен о своей популярности в России и внимательно следил за оценками своего творчества в русской прессе [Nolin 1965: 224]. В декабре 1878 г. он с удовлетворением сообщал своему датскому издателю Э. Петерсену: «В России я пользуюсь славой одного из самых знаменитых европейских критиков и получаю оттуда множество писем» [Nolin 1965: 224].  Брандес переписывался со многими деятелями русской культуры. В их числе были видные ученые Алексей Н. Веселовский и Н.И. Стороженко. Своими публикациями о  Брандесе,  в частности о его сочинении «Уильям Шекспир» (1895–1896; рус. пер. 1899), Стороженко, будучи сам признанным шекспироведом, способствовал популярности датского критика в России. Постоянными корреспондентами  Брандеса были участники народнического движения Л.А. Тихомиров, С.М. Степняк-Кравчинский, П.А. Кропоткин. С последним у  Брандеса сложились довольно тесные дружеские отношения [Brandes 1954, 2: 115]. Заметный вклад в распространение трудов Брандеса в России внесла переводчица и поклонница его творчества В.М. Спасская, которая перевела на русский язык и опубликовала в различных отечественных изданиях более десятка его статей. Она  держала  Брандеса в курсе событий политической и литературной жизни в России.

Важным событием в истории культурных связей между Россией и Скандинавией стало посещение  Брандесом в 1887 г. Санкт-Петербурга и Москвы, оставившее яркий след в творческой биографии критика. В 1886 г., находясь в Варшаве, Брандес получил приглашение Петербургского Союза русских писателей посетить Санкт-Петербург и прочитать несколько публичных лекций на французском языке при условии, что четвертая часть причитавшегося докладчику гонорара поступила бы в «Общество для пособия нуждающимся литератором и ученым» (1859–1922), среди учредителей которого были И.С. Тургенев, Н.Г. Чернышевский, Н.А. Некрасов и др. Инициаторами приглашения  Брандеса в Россию были известные петербургские деятели культуры – журналист и переводчик П.И. Вейнберг и адвокат и литератор А.Я. Пассовер. В письме к матери 12 апреля 1886 г. Брандес сообщал, что он «решил отклонить это приглашение из чувства солидарности с угнетенным польским народом» [Nolin 1965: 224]. В написанных в 1885–1886 гг. первой и второй части «Польских впечатлений» (опубликованы в 1888 г.) Брандес с сочувствием описал борьбу поляков за независимость и их усилия во что бы то ни стало сохранить национальную культуру. Но в 1887 г. он все же решает откликнуться на приглашение из России. В марте 1887 г. Брандес прибывает в Санкт-Петербург, где выступает с лекциями о русском романе, о современной литературной критике, об Эмиле Золя. Планировавшаяся лекция о датской литературе сначала не состоялась из-за вмешательства цензуры, очевидно принявшей во внимание, что императрица Мария Федоровна, датчанка по происхождению, не разделяла литературных пристрастий Брандеса. Ее пришлось заменить лекцией об Альфреде де Мюссе и Жорж Санд –  фрагментом из известной русской публике «Романтической школы во Франции». Позднее лекция о датской литературе все же была прочитана для узкого круга слушателей и опубликована в «Вестнике Европы». В Санкт-Петербурге Брандес получает приглашение от попечительского совета Московского университета посетить Москву. Но еще до отъезда в Москву он успевает совершить короткую поездку в Гельсингфорс и Выборг, где также выступает с лекциями на литературные темы. В финляндских городах, несмотря на просьбы слушателей читать лекции по-шведски, Брандес из политических соображения (имея в виду антирусскую направленность внешней политики Швеции, видевшей в России в период военных конфликтов в Европе  угрозу своему нейтралитету) обращается к слушателям на датском и немецком языках. В Москве Брандес читает лекции на те же самые темы, что и в Петербурге, кроме последней – о «Молодой Германии».  В ней он излагает основные положения еще не опубликованной заключительной части «Главных течений европейской литературы ХIХ века», где речь идет о молодых немецких писателях 1830–1840-х гг., выступивших под влиянием Июльской революции во Франции (1830) против романтических традиций за тенденциозную, исполненную актуальной тематики литературу. По окончании всех лекций Общество любителей Российской словесности при Московском университете избирает датского критика своим почетным членом и устраивает в его честь банкет. У Брандеса завязываются контакты с русскими учеными, в том числе с Н.И. Стороженко и А.Н. Веселовским, подарившим ему свою книгу о западном влиянии в новой русской литературе. Из Москвы по приглашению либерального политического деятеля кн. В.Н. Тенишева Брандес отправляется в его имение под Брянском и гостит там до середины июля 1887 г. Возвращаясь на родину, он еще на некоторое время задерживается в Смоленске.

Брандес тщательно готовился к поездке в Россию, используя в качестве материала для своих лекций уже снискавшие ему популярность в Европе, но пока еще не известные отечественной аудитории сочинения 1870–1880-х гг. С русской литературой Брандес был давно знаком по немецким, французским и датским переводам. Русский язык в Дании стали изучать во второй трети ХIХ в. Тогда же возникла датская славистика. К 1859 г. появились первые датские переводы произведений Пушкина, Лермонтова, Гоголя и некоторых других русских авторов. В 1856 г. в Дании был опубликован первый сборник рассказов Тургенева. В 1870–1880-е гг. на датский язык были переведены все его романы и «Стихотворения в прозе». Воздействие творчества Тургенева на литературную ситуацию последней четверти века в Дании было столь велико, что исследователи назвали его «тургеневским периодом» в датской литературе. Пик популярности русского писателя в Дании пришелся на конец 1870-х – 1880-е гг. и совпал по времени с общественно-культурным подъемом, связанным с деятельностью  Брандеса. Следом за Тургеневым в Дании стали известны Толстой и Достоевский, однако их влияние на датскую литературу сказалось позднее, в первые десятилетия ХХ в.

Интенсивное изучение русской литературы в Дании также начинается в основном в 1880-е гг. В датской печати появляются статьи о русских авторах, делаются попытки осмыслить историю русской литературы в целом. Большая заслуга в этом принадлежит датскому поэту и прозаику, переводчику и литературному критику Т.Н. Ланге, приехавшему в 1875 г. в Россию и преподававшему классические языки в Катковском лицее. Выпускник кафедры славистики Копенгагенского университета, Ланге успешно переводил с русского и некоторых других славянских языков. Благодаря Ланге датские читатели смогли познакомиться с произведениями Пушкина, Лермонтова, Тургенева, Л. Толстого, Гаршина, Короленко, Достоевского, Ал.К. Толстого, Фета, Ап. Майкова, Полонского. Свои переводы он, как правило, снабжал биографическими очерками и зарисовками картин российской действительности. Так, например, возникли сочинения Ланге «Из России» (1882) и «Весна» (1886) с подзаголовками «Портреты и размышления». В 1888 г. Ланге представил на суд читателей перевод «Слова о полку Игореве», получивший высокую оценку в критике. Брандес был хорошо знаком с творчеством Ланге. Он ценил его литературный и переводческий дар, но крайне отрицательно относился к консервативным политическим взглядам своего бывшего соотечественника. Дослужившегося в России до чина действительного статского советника Ланге  Брандес считал ярым сторонником русского самодержавия [Тиандер  1913, 2: 42–49]. В 1882 г. в датской славистике произошло значительное событие: была издана первая часть незавершенного труда профессора Копенгагенского университета К.-В. Смита «История русской литературы от Петра Великого до начала нашего столетия», в которой дан обзор русской литературы, включая творчество Н.М. Карамзина. В 1888 г. ученик и последователь Ланге, поэт, переводчик и литературный критик К. Берлин выступил с аналитической статьей «Гамлетовские образы в русской литературе». Однако наиболее полным и систематическим исследованием русской литературы в скандинавских странах в ХIХ в. стали все же сочинения  Брандеса.

В многочисленных письмах и книге воспоминаний «Жизнь» (1–3, 1905–1908) Брандес писал о своем преклонении перед «великими русскими писателями». В юные годы его потрясло знакомство с творчеством Лермонтова, у которого, как и у «Гейне, Киркегора и Гёте», он «нашел все то, что любил, понимал и чем восхищался» [Brandes 1905, 1: 106].  «Еще мальчиком я прочел “Евгения Онегина”  и “Героя нашего времени”. Причем последнее произведение вызвало переворот в моей душе. Посредством Мериме я познакомился с Гоголем и Тургеневым» [Шарыпкин 1975: 49]. Позднее Брандес советовал норвежскому прозаику и драматургу А. Кьелланну «обязательно прочитать гоголевского “Ревизора” во французском или немецком переводе», потому что «современному драматургу есть чему поучиться в ироническом способе изображения провинциальной жизни у Гоголя» [Georg og Edv. Brandes 1942, 2: 259]. Высоко оценив пафос творчества Герцена, Брандес писал шведской писательнице В. Бенедиктссон,  что «Былое и думы» он «рекомендовал бы для чтения каждому образованному датчанину» [Georg og Edv. Brandes 1942, 2: 226]. С середины 1870-х гг. Брандес регулярно публиковал в журнале «Девятнадцатый век» статьи и рецензии, посвященные русской литературе, в частности, рецензировал вышедшие в переводах на датский язык «Дым» (1875), «Дворянское гнездо», (1875), «Записки охотника» (1876). В предисловии ко второму изданию «Литературы эмигрантов» (1877) он поставил Тургенева в один ряд с классиками мировой литературы. Весной 1882 г. в Германии издается роман Достоевского «Преступление и наказание», на который  по просьбе Лейпцигского издательства Брандес пишет рецензию. В письме П. Гейзе от 16 января 1883 г. Брандес характеризует «Преступление и наказание» как одно из самых удивительных в психологическом отношении художественных произведений, которые он когда-либо читал [Nolin 1965: 237]. В июне 1883 г.  Брандес пишет большую статью о Достоевском, которая в этом же году публикуется сначала в Дании и Швеции, а потом выходит в свет в Германии (Brandes G. Dostojewski. Ein Essey. Berlin, 1889). Творчество Толстого  стало известно в Дании после того, как в 1875 г. В. Мёллер перевел на датский язык рассказ «Поликушка»,  а в 1879 г. В. фон Герстенберг (автор большинства переводов произведений русского писателя) – рассказ «Семейное счастье». Но к этому времени  Брандес уже был достаточно хорошо знаком с творчеством Толстого благодаря французским и немецким переводам и смог прочитать статью французского критика Э.М. де Вогюэ о «Войне и мире», появившуюся в 1879 г. в «Revue des deux Mondes». В 1880 г. Брандес смотрел в Берлине сценическую версию «Войны и мира» и посоветовал своему брату Эдварду, драматургу, журналисту, переводчику (в основном с восточных языков) и театральному критику, в то время владельцу и редактору газеты «Politiken», перевести роман на датский язык и опубликовать его в своей газете [Nolin 1965: 245]. Первое издание «Войны и мира» публиковалось частями в «Politiken» в 1884 г. В 1885 г. роман был издан отдельной книгой со вступительной статьей Э. Брандеса и в его переводе, хотя в одном из писем Й.П. Якобсену Э. Брандес в шутку или всерьез признавался, будто «Войну и мир» на самом деле перевела одна дама, имя которой он не хотел бы раскрывать [Georg og Edv. Brandes 1942, 2: 382]. С этого времени произведения Толстого стали интенсивно переводиться на датский язык и рецензироваться в датской прессе. К моменту отъезда  Брандеса в Россию в Дании уже были изданы «Севастопольские рассказы» (1884), «Война и мир» (1884–1885), «Детство» (1884), «Юность» (1886), «Казаки» (1885), «Анна Каренина»(1886–1887), что позволило критику, используя обширный фактический материал, поставить вопрос о реализме и историзме творчества Толстого.

На основе статей, очерков и заметок о русской литературе была подготовлена лекция о русском романе, состоявшаяся 13 (26) апреля в Санкт-Петербурге и опубликованная в 11-й книге «Вестника Европы» за 1887 г. В ней дана главным образом социально-историческая характеристика творчества Тургенева, Достоевского и Толстого. Об их предшественниках, Ломоносове, Державине, Фонвизине, Жуковском, Лермонтове, Гоголе, сказано в кратком вступлении. В заключении содержится вывод о преимуществе русского реализма перед французским натурализмом. Красной нитью в лекции проводится мысль о том, что русская литература, отличающаяся яркой самобытностью и оригинальностью, составляет важную часть общеевропейского культурно-исторического процесса.

Лекция о литературной критике была прочитана 13 (28) апреля в Санкт-Петурбурге и 27 апреля (10 мая) в Москве и была опубликована в 10-й книге «Вестника Европы» за 1887 г. При составлении лекции Брандес использовал материал своей докторской диссертации «Французская эстетика в наши дни. Исследование эстетики И. Тэна» (1870) и статьи о Сент-Бёве в «Романтической школе во Франции» (1881). Прежде всего в лекции отмечались недостатки методологии Тэна и Сент-Бёва. Тэн, по словам  Брандеса, игнорирует творческую индивидуальность художника, а его теория «господствующих способностей» не выдерживает критики. Сент-Бёв слишком много внимании  уделяет частностям и пренебрегает систематизацией и обобщением. Главной особенностью своего критического метода Брандес называет «исследование творчества писателя в связи с господствующими идеями времени». Как он уже неоднократно подчеркивал, его интерес вызывают «именно такого рода сюжеты, которые выдвигают вперед одновременно интересных личностей и великие идеи» [Brandes 1919, 7: 378]. Лекция о Золя была прочитана 20 апреля (8 мая) в Москве и опубликована в 10-й книге «Вестника Европы» за 1887 г. Она представляет собой сокращенный вариант статьи  Брандеса «Эмиль Золя», написанной в 1887 г. Перед тем как прочитать эту лекцию в России, Брандес уже с успехом выступал с ней в том же году в Германии (опубликована в Германии в 1889 г.), но дополнил русский вариант статьи характеристикой русской реалистической литературы, которая, по его словам, отличается большей, чем в творчестве Золя, точностью изображения жизни.

Лекции Брандеса широко освещались в санкт-петербургской и московской прессе. Несмотря на широкий разброс мнений общий тон газетных и журнальных рецензий вначале был вполне доброжелательным. Брандеса представляли читателям как «известного иностранца» и «европейскую знаменитость». Либеральные издания характеризовали его как «прогрессивного европейца, вступившего в конфликт с консервативными провинциальными соотечественниками», как художника в литературной критике, умеющего оценить красоту формы и изящество языка, и как публициста, откликающегося на все запросы времени. Однако постепенно, по мере приближения окончания лекций, в критике стали вырисовываться два прямо противоположных мнения, в основе каждого из которых лежала про- или антизападная позиция. «Дело» и «Вестник Европы» по-прежнему отводили Брандесу ведущее место среди европейских критиков. Особенно ему ставилось в заслугу умение выявить в общем потоке европейского литературного развития специфику отдельных национальных литератур. «Северный вестник» подчеркивал художественную артистичность Брандеса-критика. «Русская мысль» поставила Брандеса в один ряд с ведущими исследователями литературы не только западными (Сент-Бёв и Тэн), но и отечественными (Белинский и Чернышевский). В то же время в изданиях, где консерватизм граничил с ксенофобией и антисемитизмом, теперь уже открыто выражалось неудовольствие Брандесом и его лекциями. «Новое время» обвинило критика в невежестве, в том, что о «нескольких русских писателях» он «судит со слов других иностранцев» и «вошел во вкус по части легкого пожинания лавров и еще более легкого собирания рублей с публики...» [Новое время 1887, № 4001: 2]. «Исторический вестник» назвал Брандеса «легковесным эссеистом», якобы уличив его в «литературной нечистоплотности»: «критик распространялся о том, чего не знает, то есть о русской литературе» [Исторический вестник 1887, 18: 709]. «Санкт-Петербургские ведомости» также констатировали, будто «ничего такого нового и оригинального Брандес не сказал –  все это общие выводы, общие места – и только» [С.-Петербургские ведомости 1887, № 113: 2]. Острая реакция российской прессы на визит Брандеса не была случайной. За ней скрывалась длившаяся уже более полувека полемика между либеральными и консервативными кругами русского общества о путях исторического развития страны.

Пребывание Брандеса в России продолжалось в общей сложности более трех месяцев. Только в конце июля он вернулся в Данию, полный впечатлений о России, о чем поведал читателям год спустя в книге «Русские впечатления». Относительно небольшой период подготовительной работы Брандес посвятил изучению трудов, освещавших различные стороны российской действительности. Некоторые сведения об экономической и политической жизни страны критик почерпнул из сочинения французского историка А. Леруа-Болье «Царская империя и русские» (1881–1889), а также из работ русских писателей и публицистов Л.А. Тихомирова «Русская политика» (1883) и С.М. Степняка-Кравчинского «Подпольная Россия» (1881). В исследовании русской литературы Брандес опирался на опыт французского критика  Вогюэ, автора широко известного в Европе сочинения «Русский роман» (1886). Однако концепция русской литературы сложилась у  Брандеса на несколько лет раньше, чем появилась книга Вогюэ.

В «Русских впечатлениях» датский критик подвел итог своим исследованиям русской литературы 1870-х – первой половины 1880-х гг., дополнив их материалами, которые он почерпнул из непосредственного знакомства с литературной и культурной жизнью страны, и создав в результате целостный очерк ее развития от древнейших времен до современности. Через год после публикации «Русских впечатлений» в Дании книга была переведена на немецкий, французский и итальянский языки, а в 1889 г. была издана в США, что еще более упрочило репутацию  Брандеса как выдающегося европейского критика.

Между тем на родине писателя «Русские впечатления» были восприняты неоднозначно. Консервативные критики обвинили автора в пропаганде идей атеизма и «русского нигилизма», в подрыве основ датского общества. Но и среди либеральных датских критиков, близких  Брандесу по духу, не было единства мнений относительно содержания книги. Если, например, Эдвард Брандес с восторгом писал о книге своего брата как о «глубоко продуманной, замечательно написанной и гениально скомпанованной» [Georg og Edv. Brandes 1942, 2: 250], то другой писатель и критик из ближайшего окружения  Брандесва, Э. Скрам, посчитал его путевые впечатления поверхностными, а литературные характеристики неубедительными. «Каким образом Брандес освоил ту часть русской литературы, которая не переведена на европейские языки, – его тайна» [Skram 1888: 746], – писал Скрам. Впрочем,  Брандес и сам прекрасно сознавал, что для исчерпывающего анализа общественно-политической и культурной ситуации в стране его знаний было все же недостаточно. «“Русские впечатления” –  одна из самых слабых моих книг, поскольку я не владею русским языком и не знаю русского народа» [Brandes 1954, 2: 161], – сообщал он в письме Кропоткину 7 ноября 1896 г., а почти десятилетие спустя, в письме В.М. Спасской  от 27 января 1905 г.,  признавался, что он «много писал о русской литературе, но без каких бы то ни было претензий, ибо, не обладая знанием языка подлинников, был некомпетентен надлежащим образом судить о них» [Шарыпкин  1980: 52]. И хотя, как  это неоднократно отмечали исследователи, Брандес действительно допустил в «Русских впечатлениях» множество односторонних и даже ошибочных суждений [Nolin 1965: 227], ему все же удалось показать себя чутким и восприимчивым наблюдателем, настроенным доброжелательно к России и русскому народу. Свою книгу, написанную в жанре литературных наблюдений и путевых заметок, Брандес адресовал прежде всего широкому кругу датских читателей, но при этом не сомневался, что ее прочитают и в России.

На русском языке «Русские впечатления» увидели свет в 1914 г., намного позже, чем в других европейских странах. Книга была опубликована в 19-м томе  «Собрания сочинений» Г. Брандеса в переводе М.В. Лучицкой, в значительно сокращенном виде. Особенно пострадала первая часть книги, очевидно показавшаяся издателю слишком перегруженной фактическим материалом. Не исключено, что свою роль здесь сыграли и цензурные соображения, касавшиеся резких выпадов Брандеса против русского самодержавия. Из текста были изъяты фрагменты, в которых  Брандес, не называя своего имени (о себе автор говорит в третьем лице: «один писатель», «писатель, имя которого известно в Европе», «знаменитый иностранец» и т. п.), ни тем более имен своих радикально настроенных собеседников или корреспондентов, описывает условия политической жизни в России.

Сложность темы и многоплановость материала обусловили форму построения «Русских впечатлений». Книга состоит из двух примерно равных по объему частей. В первой части («Наблюдения и размышления»), изобилующей историко-культурными фактами, Брандес выступает преимущественно в роли историка и публициста. Он излагает читателям свой взгляд на «национально-культурную самобытность» русского народа, знакомит с географическими условиями, историей, политической жизнью страны, ее архитектурой и живописью. Не исключено, что непосредственным образцом для этой части послужила книга очерков Ланге «Из России», ярко и увлекательно описывающего столичную и провинциальную жизнь российского государства конца 1870-х – начала 1880-х гг. Вторая часть («Литературные впечатления») представляет собой обширный очерк литературного развития России, где дается острая публицистическая трактовка (подчас достаточно субъективная) творчества корифеев русской литературы: Ломоносова, Фонвизина, Державина, Жуковского, Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Герцена, Чернышевского, Тургенева, Достоевского,  Л.Н. Толстого и некоторых других менее значительных авторов. В «Главных течениях европейской литературы ХIХ века» Брандес как-то обмолвился, будто один квадратный метр римского форума имеет большую историю, чем все русское государство [Brandes 1919, 4: 126]. После внимательного изучения русской культуры он изменил свою точку зрения. Размышляя теперь об общеевропейском культурном процессе, он приходит к выводу, что Россия призвана играть в нем ведущую роль, а русская литература должна стать примером для литературного развития других стран Европы.

Описывая географическое положение и природные условия страны, которая поразила его своими размерами и где он не увидел «ничего смягченного, умеренного»,  Брандес сопоставляет необъятные просторы России с «широтой натуры» русского народа, «без мелочности, без узости, без лукавства», – «основой его самобытности». Его привлекает «необыкновенная восприимчивость» русских людей ко всему новому, их «способность к пониманию и, следовательно, к усвоению». По мнению критика, русские более всех других народов обладают способностью «вникнуть в чужой образ мыслей или круг представлений», воспроизводить его, действовать в его духе и уметь обходиться с ним как «со своей личной духовной собственностью». Другой не менее яркой особенностью, по мнению  Брандеса, является то, что «в духовной сфере» русские отличаются «изумляющим иностранца чувством реальности», «практическим взглядом на действительность». Поэтому в русской литературе еще прежде, чем во французской, возникло реалистическое направление: «В то время, когда Франция глубоко застряла в романтизме, вся русская беллетристическая литература задалась мыслью описывать действительность...».

Большую часть очерка истории русской литературы Брандес посвящает современным авторам. Но это не означает, что он оставляет без внимания литературу прошлых эпох. Брандес приводит исторические сведения о предках славян, «населявших территории к северу от Черного моря», сравнивает содержание древнеисландской «Саги об Эймунде» с «варяжскими устными преданиями» в «Повести временных лет», анализирует героические образы русского фольклора, воплотившие народные идеалы силы и мужества, любви к родной земле. Особое внимание Брандес уделяет «Слову о полку Игореве», сопоставляя его с песнями древнеисландской «Эдды». Своеобразным «прологом» к исследованию литературы нового времени служит сравнительная характеристика русских и украинских народных песен. Опираясь на исследование датского филолога К. Абеля, Брандес отмечает исключительное богатство русского языка в выражении самых разнообразных оттенков чувств и настроений. Историю «новой» русской литературы  Брандес ведет от М.В. Ломоносова, считая его создателем русской литературы, равно как Людвига Хольберга – основателем датского театра. Имя Хольберга, с точки зрения  Брандеса, возникает не случайно. Оно упоминается еще раз в связи с драматургией Фонвизина. Большой честью для Дании, считает Брандес, является то, что Хольберг «дал толчок и к развитию русского театра», имея в виду влияние, которое оказали на Фонвизина пьесы датского драматурга. От Фонвизина Брандес переходит к анализу творчества «талантливого поэта екатерининской эпохи» Державина и «Колумба русского романтизма» Жуковского, от которых, по его словам, ведет прямая линия «к литературным гениям России ХIХ века Пушкину и Лермонтову».

Творчество Пушкина Брандес освещает крайне субъективно и неоднозначно. Его отношение к поэту основывается на политическом радикализме. Если в лекции о русском  романе критик отмечал «силу и величие поэзии Пушкина, его «вполне европейский склад ума», то теперь он упрекает поэта в том, что под давлением режима Пушкин якобы «поступился своими убеждениями» и после поражения восстания декабристов  «примирился с несвободой» в стране. Он называет Пушкина первым великим поэтом России, сумевшим со всей полнотой выразить свою творческую личность в поэзии, и вместе с тем полагает, что «для иностранца многое в его поэзии кажется теперь устарелым». И если по силе художественного гения Пушкин даже превосходит Байрона, то по силе духа ему уступает. Все дело в том, считает Брандес, что у Байрона никакая усталость от жизни «не смогла погасить пылающую любовь к свободе», а у Пушкина юношеская вера в свободу с годами уступила место шовинизму. Однако Брандес все же отдает ему должное как правдивому и мужественному писателю, обладавшему трезвым взглядом на жизнь и проложившему путь последующему поколению для реалистического воспроизведения действительности.

С гораздо большей симпатией Брандес рисует портрет «преемника Пушкина Лермонтова». «Герой нашего времени» Лермонтова по-прежнему остается одним из самых ярких и незабываемых впечатлений его юности. Он восхищается лирическим талантом русского поэта, глубокой оригинальностью его художественных идей. Но главное – видит в нем художника, которому в высшей степени свойственно мятежное байроновское мироощущение. Лермонтов для  Брандеса – это «Прометей нового времени». И все же, называя Лермонтова «революционным романтиком», Брандес находит у него, как и у многих других романтиков, один недостаток: поэт слишком поглощен собой и своим внутренним миром, чтобы развернуть перед нашим взором всю картину современной России.

В русской литературе первой половины ХIХ в., по мнению Брандеса, с этой задачей в полной мере удалось справиться лишь Гоголю, у которого широко представлены «национальные особенности жизни в России». Он первостепенный художественный талант, язвительный сатирик и смелый реалист. С гоголевской «Шинели» начинается русский натурализм. Русская литература на примере «Мертвых душ» показала погрузившимся в романтизм странам путь, который может вывести их из мира грез. Еще больше Брандес восхищается гоголевским «Ревизором». Эта комедия, по словам критика, настолько же эффектна, насколько проста по своей композиции. «Понадобилось более сорока лет, чтобы скандинавская драма при Хенрике Ибсене достигла таких же вершин, немецкая же драма не достигла их и до сей поры». Однако, призывая скандинавских авторов следовать реализму Гоголя,  Брандес резко осуждает его за увлечение религией и поддержку самодержавия.

В этом отношении антиподами Гоголя предстают Герцен и Чернышевский, настоящие «революционеры духа». Герцен – продолжатель дела Белинского в политике, воплощение передовых идей и борьбы за свободу. Значение Герцена, в глазах  Брандеса, тем более велико, что, употребив свой литературный талант на основательное обсуждение вопросов русской жизни, писатель формировал общественное мнение в русском государстве. Столь же высокой похвалы удостаивается и Чернышевский, для которого, как и для Герцена, главным интересом было «решение важных общественных проблем». Брандес тщательно анализирует содержание романа Чернышевского «Что делать?». В нем он находит все, что «наилучшим образом характеризует Россию: ее широкую натуру, неподдельную искренность, радикальную склонность дойти во всем до точки, живое чувство реальности...». Но в то же время он считает «Что делать?» не столько художественным, сколько публицистическим произведением, незаконнорожденным дитя романа и политической экономии.

Весьма показательна оценка Брандесом Тургенева, Достоевского и Толстого, которым уделяется в книге больше всего внимания. Каждый из них, в глазах Брандеса, великолепный художник слова, мастер психологического анализа, знаток человеческой души. Однако самое почетное место он все же отводит Тургеневу, который по своему мироощущению кажется Брандесу наиболее близким европейскому читателю, и, главное, по его твердому убеждению, из всех троих «наиболее выдающимся художником и мыслителем». Брандес дает высокую оценку искусству Тургенева, которому, «как никому другому, удалось изобразить людей разных слоев общества и описать их психологию». В европейской литературе, по мнению критика, нет более тонких психологических исследований, более совершенных описаний действующих лиц, более глубоких характеристик, чем тургеневские. Как и у многих других русских писателей, «волна меланхолии» проходит через все книги Тургенева. Но если мрачная серьезность Толстого коренится в его религиозной вере в судьбу, то грусть Тургенева носит не религиозный, а, скорее, философский характер, это «настроение мыслителя, который понял, что все идеалы человечества – справедливость, разум, добро, счастье, –  безразличны природе и никогда не обретут собственной божественной власти». В то же время она обусловлена социально, это грусть патриота, который «горевал о своем отечестве и отчаивался в нем». Особую же полноту и оригинальность придает мировоззрению писателя то, что он «любит человеческую природу, о которой имеет столь невысокое мнение и которой так мало доверяет». Анализируя романы «Накануне», «Рудин», «Дым», «Отцы и дети», «Новь», «Стихотворения в прозе», Брандес констатирует, что многие из них, как, например, «Отцы и дети», стали образцом для подражания у европейских писателей. Именно у Тургенева, автора великолепной реалистической прозы, Брандес призывает учиться скандинавских прозаиков.

Достоевского Брандес считает одним из величайших писателей своего времени. В отличие от Тургенева он обладает национальным оптимизмом, пренебрегает Западом и верит в Россию. В лекции о русском романе Брандес осторожно отзывается о Достоевском как о «доморощенном писателе, из иностранных авторов напоминающего одного лишь Диккенса». Теперь он заостряет характеристику Достоевского. За его антизападническую позицию он называет писателя «настоящим скифом, подлинным варваром без капли античной крови в жилах» И все же  Брандес отдает должное творческому гению Достоевского. За искусство в монологах или диалогах героев осветить одну и ту же проблему с самых разных точек зрения Брандес называет его «величайшим диалектиком». В качестве примера он приводит «Легенду о великом инквизиторе». Ради нее одной, считает  Брандес, «Братьев Карамазовых» следовало бы перевести на датский язык. Но прежде всего критик восхищается Достоевским-психологом, обладающим своего рода «духовным ясновидением», которое позволяет ему глубоко проникать во внутреннюю жизнь человека. С огромной художественной силой мастерство Достоевского проявляется в изображении экстремальных состояний, патологического. Как знаток болезненных состояний души, как поэт «моральных мук», по словам Брандеса, Достоевский не знает себе равных.

Мироощущение Достоевского «типично христианское». Его сочинения, пишет Брандес – это «настоящий арсенал по-христиански воспринятых характеров и душевных состояний». Брандес не разделяет представлений Достоевского о том, что «страдание есть благо, а жажда жизни – зло». От критика не ускользает и то, что Достоевский «почти не описывает интимную жизнь своих персонажей», но довольно часто затрагивает тему проявления «извращенных, садистских наклонностей». Наконец, восхищаясь глубиной изображения внутреннего мира человека у Достоевского, Брандес отмечает недостатки художественной формы его романов, повествование в которых кажется ему часто слишком растянутым и многоречивым.

Толстой, в представлении Брандеса, «мощнее Тургенева и здоровее Достоевского». С первым его сближает пессимизм, а со вторым – славянская набожность и вера в русский народ. Произведения крупного жанра у Толстого подтверждают мнение, что роман – это современный эпос. Писатель изобразил не только жизнь так называемого светского общества, но и «нарисовал в своем наиболее выдающемся произведении целую эпоху, армию, народ и величайшее историческое событие – поход Наполеона и его поражение на русской земле». Выдающимися достоинствами Толстого, по мнению Брандеса, являются его «реализм», «верность действительности», та уверенность пера, с которой он изображает события и персонажей, а также удивительное чувство истории. Исторические портреты Толстого производят такое впечатление, будто они созданы на основе личных воспоминаний. В то же время  Брандес является ярым противником «своего рода христианского социализма» Толстого. Критик не разделяет и взгляды писателя на искусство, «никогда не имевшему для него самостоятельной ценности», и называет Толстого «чистым романтиком» за поиски идеала человека «в низших классах». «Толстой прежде всего учит, что человек должен быть счастливым, как он должен быть и чистым. Чтобы быть счастливым, ему нужно иметь как можно меньше потребностей. Отсюда этот возврат к примитивному состоянию, которое он находит в простой жизни крестьян». Однако идейные разногласия с Толстым и Достоевским, о которых Брандес считает необходимым заявить открыто и честно, не мешают ему увидеть в их произведениях, как и в произведениях Тургенева, истоки будущего европейского литературного и культурного развития, «чернозем, плодородную землю, землю для посева, материнское лоно для новой действительности...».

Помимо стремления познакомить датского читателя с художественными достижениями русской литературы, ставшей для него образцом «правильного и трезвого взгляда на действительность», Брандес, создавая «Русские впечатления», преследовал и другую цель: ему хотелось вдохнуть новую жизнь в литературу «Современного прорыва» в скандинавских странах. Однако на рубеже 1880–1890-х гг. духовная атмосфера на его родине уже не благоприятствовала распространению радикально-демократических идей. Искусство, призванное играть активную роль в решении злободневных общественных задач, перестало пользоваться поддержкой читателей. К тому же влияние романтических традиций прошлого оказалось значительно сильнее, чем представлял себе  Брандес в начале 1870-х гг., объявляя войну «реакционной романтике». В 1890-е гг. на литературную арену Дании, Норвегии и Швеции вышло молодое поколение писателей, у которых возобладал интерес к мифам старины, бессознательному в психике, «чистой поэзии». Призыву Брандеса к социальному освобождению личности был противопоставлен поиск «вечных» начал в иррациональной сфере духа, а «реалистическому повествованию» – «искусство воображения», открывающее простор для подчеркнутого выражения индивидуальности художника. «Современный прорыв» постепенно распался и перестал существовать. В 1889 г., подводя неутешительные итоги,  Брандес был вынужден с горечью признать, что «художественная литература Скандинавии слишком долго питалась идеями прошлого десятилетия. В результате способность улавливать гениальные идеи была утрачена. Мы все еще по-прежнему увлечены какими-то теориями наследственности, дарвинизмом, атеизмом, женской эмансипацией, культом народа и всякой другой «премудростью» [Brandes 1919, 7: 597].
Потребность в идеях, которые могли бы наполнить новым содержанием литературу скандинавских стран, привела  Брандеса к «культу великих людей», представлению об основополагающей роли выдающихся творческих индивидуальностей в истории мировой культуры. В 1888 г. Брандес начинает читать в Копенгагенском университете лекции о Ф. Ницше, положившие начало общеевропейской известности немецкого философа, а в 1889 г. он публикует большую статью «Аристократический радикализм», в которой, в частности, излагает свою концепцию развития мировой культуры. Свой прежний взгляд на критическую деятельность Брандес дополняет теперь призывом исследовать духовный мир великих людей – творцов культуры, одним из которых, по его твердому убеждению, как раз и является немецкий философ. Ницше для Брандеса – это прежде всего «перворазрядный ум», заслуживающий того, чтобы его «исследовали, изучали, чтобы с ним боролись, чтобы его усваивали». К тому же среди прочих качеств он еще «обладает умением сообщать настроение и приводит в движение мысли».  Брандес восхищается немецким философом как борцом против «образованного филистерства, христианской религии и рабской морали». Вместе с тем он критически оценивает его взгляды на войну, отношение к женщине, презрение к несчастным и страдающим. В большой степени именно под влиянием Ницше у Брандеса возникает представление о «великой личности как цели и высшем идеале человечества, источнике культуры». Однако нет и не может идти речи о том, чтобы воспитанный на гуманистических традициях европейской культуры Брандес взял на вооружение понятие ницшевского сверхчеловека. Различие между последним и великой личностью Брандеса бросается в глаза. До высот истинно человеческого, считает Брандес, «нас поднимают лишь истинные люди, устами которых говорит гений добра. Они являются создателями духовных и материальных ценностей, которые идут на пользу всем. Мыслители и изобретатели, художники и творцы, они показывают нам, к чему мы должны стремиться и чего можем достичь. Их нельзя воспринимать как средство, как инструмент. Они цель, их значение заключено в них самих, и благодаря этому они обладают ценностью в глазах других, именно потому они и являются источником культуры» [Brandes 1919, 12:  4].

В 1900 г. в журнале «Tilskueren» Брандес публикует статью о Ницше, в которой противопоставляет ему Толстого. «Мораль Ницше аристократическая, индивидуалистическая, требующая от человека возвеличения своей личности, мораль Толстого народная, евангельская, требующая от человека готовности к самопожертвованию» » [Brandes 1919, 7: 661].  Это не означает, однако, что  Брандесу стали близки религиозно-философские воззрения Толстого. В статье «Зверь и человек», опубликованной в 1890 г. в Вене, Брандес анализирует «естественно-историческую точку зрения» Золя на природу человека и «христианские взгляды» Толстого. Он  сравнивает роман Золя «Человек-зверь» (1890) и изданную в том же году в Германии повесть Толстого «Крейцерова соната», вызвавшую в Европе бурную дискуссию, в которой принял участие и Брандес. Если для Золя или Мопассана, считает критик, «зверь в человеке» – порождение первобытного варварства, то для Толстого или Стриндберга – это результат чудовищного характера современной цивилизации. Брандеса привлекает радикализм воззрений Толстого, чего «столь не хватает Ибсену, Бьёрнсону и многим другим моралистам в Скандинавии», он глубоко уважает его за честность и гуманность  и вполне солидарен с ним в том, что «человеческим является образ жизни, при котором человек никогда не платит злом за зло, никогда не мстит за совершенную несправедливость…». Однако Брандес принципиально не приемлет «древнехристианских понятий» Толстого в области морали, иронически замечая, например, по поводу рассуждений героя «Крейцеровой сонаты», «мало чем отличающихся от мнения самого автора» о «так называемой чистоте в браке»: «Если бы старый эллин классической эпохи Греции восстал из пепла и услышал подобные речи, он бы наверное всплеснул руками от ужаса»  [Brandes 1919, 7: 222].

В статье «Лев Толстой как критик» (1910) Брандес, как и в «Русских впечатлениях», восхищается великим художником», который  поражает его «размахом литературной деятельности, мужеством в отстаивании своих взглядов и глубоким сочувствием людям», но заявляет о своем несогласии с его религиозно-этическими и эстетическими воззрениями. Брандеса раздражает «склонность Толстого морализировать и недооценивать значение искусства». По мнению Брандеса, Толстой не является великим мыслителем. «Художники слова – это, как правило, люди одного рода, мыслители – совершенно другого. И если слава Толстого-художника не уменьшится, то его слава мыслителя подвергнется серьезной переоценке» [Brandes 1913: 73]. Статья «Лев Толстой как критик» была опубликована в газете «Русское слово 17 (30) ноября уже после смерти писателя, последовавшей 7 (29) ноября 1910 г. Это событие застигло Брандеса врасплох, и он, словно оправдываясь за свой резкий тон, 28 декабря 1910 г. писал Спасской: «Не моя вина, что статья, написанная мною о вашем великом писателе в августе, пролежала в столе до его смерти. Глубоко взволновавшая меня его смерть заставила бы меня подыскать другие выражения» [Шарыпкин 1980: 202]. Почти те же самые слова он повторил в письме Кропоткину от 14 января 1911 г.: «Не моя вина, что мою статью о Толстом опубликовали после его смерти, которая глубоко меня взволновала. Я бы подыскал тогда совсем другие слова об этом великом человеке» »  [Brandes 1954, 2: 219].

В 1890–1900-х гг. Брандес неоднократно обращается к «русской теме». В ряде очерков, статей, заметок он рисует яркие, выразительные портреты русских писателей, ученых, общественных и политических деятелей. В «Русских впечатлениях» Брандес писал о том, что Россия представлялась ему «плавильным котлом новых радикальных идей, из которых должно родиться что-то конструктивное». В 1890–1900-е гг. его симпатии по-прежнему на стороне радикальной русской интеллигенции, противостоящей самодержавию. Внимание Брандеса привлекают участники народнического движения, писатели и публицисты П.Л. Лавров, С.М. Степняк-Кравчинский, обладающие «талантом и характером, способностями и твердостью духа». В предисловии к английскому изданию «Записок революционера» П.А. Кропоткина (1899) Брандес пишет о его любви к людям, которую, по мнению критика, можно сравнить «с человеколюбием Толстого», о его презрении к высшим классам общества и борьбе против царского режима за справедливое устройство жизни. Между тем, несмотря на близкое общение и даже некоторую общность взглядов датского критика с представителями социалистического движения, его политический радикализм имел мало общего с социализмом. Окружающий мир, по мнению критика, мог быть изменен воздействием человеческого разума на основе принципов либерализма (свободное предпринимательство, демократические процедуры избрания власти, соблюдение гражданских прав). Говоря словами Брандеса, речь шла о том, чтобы «внешние условия существования привести в соответствие с требованиями человеческого духа»  [Brandes 1919, 4: 143]. Однако Брандес не признавал учения о классовой борьбе и не верил в социальную революцию. В книге о Лассале он обвинил немецкого социалиста в том, что тот «апеллировал к грубой силе масс, и словом не обмолвившись, какую низменную силу представляет эта мощь кулаков, когда становится лицом к лицу с духовной силой» [Brandes 1919, 7: 539]. Как и Ибсен, Брандес рассуждал исключительно о революции человеческого духа. Кроме того, его радикализм был основан главным образом на признании особой роли отдельной личности, что  как бы заранее исключало Брандеса из сферы практической политической деятельности. Поэтому его политическим взглядам едва ли можно дать какое-то точное определение. Сам Брандес называл себя и «социалистом», и «наполовину социалистом» (halv socialist), и «анархистом», и «республиканцем», и «либералом», и просто «левым» и более всего мечтал о том, чтобы Дания когда-нибудь провозгласила бы себя республикой.

В 1900 г. Брандес создает большой очерк «Рауха, близ Иматры», в котором описывает свои впечатления от встречи с выдающимся русским философом, поэтом и публицистом Вл.С. Соловьевым. Эта встреча произошла осенью 1895 г. в Финляндии, в местечке Рауха, близ г. Иматра, где Брандес находился с августа по октябрь 1895 г. Финляндия входила тогда в состав Российского государства на правах автономии и в силу своего географического и культурного положения (в своей художественной культуре она сохраняла тесные связи со скандинавскими странами) выполняла роль связующего звена между Россией и Скандинавией. По рекомендации местного управляющего Брандес остановился в гостинице Альма (приход Рауха). Окрестности города Иматра с его знаменитым водопадом, рекой Вуоксой и озером Сайма, описанные в очерке, еще с начала ХIХ в. стали любимым местом отдыха русской интеллигенции. Здесь бывали Е.А. Баратынский, И.Ф. Анненский, В.Я. Брюсов, юный О.Э. Мандельштам и многие другие деятели отечественной культуры, воспевшие красоту Севера в своем творчестве [Сойни 1998: 73–75]. Вл.С. Соловьев провел в Рауха осень и зиму 1895–1896 гг., посвятив северной природе ряд художественных произведений, в том числе стихотворения «Сайма», «Иматра», «Июньская ночь на Сайме» и др.  Под впечатлением личного знакомства с Вл.С. Соловьевым Брандес создает выразительный образ человека и ученого, в котором «абсолютная искренность и порядочность сочетаются с невероятными знаниями и редкой самостоятельностью мышления».  Он называет Соловьева «пророком», определяя ту роль, которую философ играл в жизни  русского общества конца ХIХ столетия. В октябре 1895 г. Брандес из Финляндии совершает краткую поездку в Санкт-Петербург, в котором уже побывал в апреле-мае 1887 г. В письме В. Бенедиктссон от 22 сентября 1887 г. Брандес с сожалением замечает, что не сможет в этом году отправится в Санкт-Петербург, на эту «обетованную землю» [Georg og Edv. Brandes 1939, 1: 243]. Новое посещение столицы России состоялось через восемь лет. В очерке «Санкт-Петербург» (1895), написанном в той же манере, что и первая часть «Русских впечатлений», Брандес дает яркие портретно-психологические характеристики академика живописи К.Е. Маковского и его сына, в будущем знаменитого художественного критика С.К. Маковского. В последнем Брандес видит воплощение лучших качеств современного молодого поколения русских: необычайную любознательность, остроту ума, независимость суждений.

После того как в Дании в начале 1900-х гг. стали издаваться произведения Горького, Брандес откликнулся на них очерком «Максим Горький» (1901), в котором изложил биографию русского писателя и охарактеризовал внутренний мир его героев. В творчестве Горького Брандеса прежде всего привлекло «очищенное от сентиментальности человеколюбие и ожесточенная, гордая любовь к свободе и независимости...».  Психологическую убедительность действующих лиц и конфликтов в его произведениях Брандес связывает с тем, что «Горький судит о жизни этих людей не понаслышке», а как человек, «хорошо знакомый с жизнью социальных  низов». Брандес внимательно следил за судьбой  русского писателя, с которым вел активную переписку. После ареста Горького в январе 1905 г. Брандес присоединил свой голос к голосам тех деятелей культуры, которые потребовали его освобождения.

С художественными произведениями Чехова датские читатели познакомились еще в конце 1890-х гг., однако долгое время писатель оставался в тени славы Толстого и Достоевского. Свое мнение о Чехове Брандес высказал в небольшой заметке 1904 г., воздав в ней должное его таланту художника и психолога, проникающего в самую глубь российской действительности. В отношении Чехова к обществу, по словам Брандеса, «многое напоминает отношение врача к больному». Брандес высоко ценит «трезвое отношение Чехова к жизни», изображающего ее такой, какой она предстает перед его взором, не приукрашивая, в то время как «более светлое будущее» он предоставляет рисовать «социалистически настроенным писателям России». Из молодых русских авторов внимание Брандеса привлекает Д.С. Мережковский. Называя Мережковского «литературным и религиозным символистом», Брандес характеризует его как «выдающегося художника» и «своеобразного литературного критика» (статья «Мережковский», 1903). В Мережковском, по словам Брандеса, живет талант религиозного проповедника. Подобно Ибсену в исторической драме «Кесарь и Галилеянин», он пытается создать в исторической трилогии «Христос и Антихрист» новую религию, призванную сменить язычество и христианство. Но главное, по мнению Брандеса, то, что Мережковский «является истинным романтиком национализма», который считает, будто «историческая миссия русских» – «одухотворить культуру Европы и распространить истинную религиозность». Негативно оценивая идейные взгляды писателя, Брандес приходит к выводу, что «Мережковский по существу становится под знамена религиозной реакции в России».

До последних дней жизни Брандес интересовался всем происходящим в мире. На Первую мировую войну и послевоенные события в Европе он откликнулся книгами статей «Мировая война» (1916) и «Вторая часть трагедии: заключение мира» (1919), в которых вновь прозвучала тема России. Он приветствовал февральскую революцию 1917 г., освободившую народ от самодержавного гнета, но после октября 1917 г. резко осудил большевиков за установление в стране тоталитарного режима. Брандес с тревогой наблюдал, как советская бюрократия «ставит неодолимые препятствия на пути граждан к личной свободе», а «тайная полиция, словно в царские времена, действует в интересах власть имущих» [Norby 1974: 156]. В 1925 г. Брандес отклонил приглашение Российской Академии наук принять участие в праздновании ее двухсотлетия.

По словам Брандеса, всю свою жизнь он оставался верен «трем основным идеям», которые выразил во всех своих сочинениях: «Из них на первом месте идея свободы и страстная любовь к свободе, затем идея права и справедливости, без чего не может быть достойного существования человека здесь, на земле... и, наконец, вера в значение великих умов и глубокое преклонение перед гениями, основанное на убеждении, что только великие люди являются источником культуры» [ Brandes 1919, I: 5]. Оценивая вклад Брандеса в развитие европейских культурных связей, можно вспомнить о словах шведского писателя В. фон Хейденстама над могилой  Бьёрнсона: «Наши народы идут каждый своей дорогой. Но есть места, где эти дороги скрещиваются! Перекрестки эти у могил великих людей. Всеми высшими завоеваниями духа мы владеем сообща» [Линдбергер 1982: 322]. Эти слова с полным основанием следует отнести и к датскому критику, утверждавшему в своих сочинениях неразрывное единство европейской культуры, России и Запада.


 

Литература

Вестник Европы. 1887. Кн. 11.

Исторический вестник. 1887. № 18.

Линдбергер Э. Поэзия посвящений в творчестве Вернера фон Хейденстама // Писатели Скандинавии о литературе. М., 1982.

Новое время. 1887. № 4001.

Оксман Ю.Г. Е.М. Феоктистов и его воспоминания // Феоктистов Е.М. За кулисами политики и литературы. 1848–1896. Л., 1929.

Сойни Е.Г. Русско-финские литературные связи начала ХХ века. Петрозаводск, 1998.

С.-Петербургские ведомости. 1887. № 113.

Тиандер К. Датский пионер русской поэзии // Тиандер К. Датско-русские исследования. Вып. 2. СПб., 1905.

Шарыпкин Д.М.  Георг Брандес и русская литература // Русская литература в скандинавских странах. Л., 1975.

Шарыпкин Д.М. Творчество Георга Брандеса по русским источникам и материалам // Русские источники для истории зарубежных литератур Л., 1980.

Brandes G. Correspondance. Lettreschoisies et annotees par P. Kruger. Bd. 2. København, 1954.

Brandes G. Levned. Bd. 1. København, 1905.

Brandes G. Emigrantlitteraturen. I Brandes G. Samlede Skrifter. Bd. 4. København, 1919.

Brandes G. Ferdinand Lassalle. I Brandes G. Samlede Skrifter. Bd. 7. København, 1919.

Brandes G. Friedrich Nietzche. En afhandling om aristokratisk Radikalisme. I Brandes G. Samlede Skrifter. Bd. 7. København, 1919.

Brandes G. Det store Menneske, Kulturens Kilde. I Brandes G. Samlede Skrifter. Bd. 12. København, 1919.

Brandes G. Dyret I Nennesket. I Brandes G. Samlede Skrifter. Bd. 7. København, 1919.

Brandes G. Fugleperspektiv. København og Kristiania, 1913.

Brandes G. Samlede Skrifter. Bd. 1. København, 1919.

Georg og Edv. Brandes. Brandes brevveksling  med nordiske forfattere og videnskabsmaen. Bd. I–II. København, 1939–1942.

Grossman V. Georg Brandes et Peter Kropotkin. Paris, 1961.

Nolin Den gode europen. Studier i Georg Brandes ideutvikling 1871–1893 med speciell hansyn till hans forhallende till tysk, engelsk, slavisk och rysk litteratur. Uppsala, 1965.

Norby T.  Georg Brandes og imperialismen. Georg Brandes politiske journalistik fra det 20. Aarhundrede. I Den politiske Georg Brandes. København, 1974.

Skram E. Moderne Forfattere. I Tilskueren. København, 1888.