Впервые Г. Бакланов обращается к военной тематике, имея уже достаточный писательский опыт: им были написаны повесть «В Снегирях», киноповесть «Зятья», рассказы и очерки, посвященные проблемам жизни села.
В своем первом произведении военной тематики ‒ повести «Южнее главного удара» (1957) ‒ Бакланов, как и другие представители «лейтенантской» прозы «второй волны», отдает предпочтение форме повествования от третьего лица.
У каждого из писателей, создающих «лейтенантскую прозу», образ неперсонифицированного повествователя, его речевая характеристика отмечены своими индивидуальными особенностями. Ю. Бондарева отличает пристрастие к образно-метафорическому использованию слова, К. Воробьева ‒ сплав элементов литературного и народного языка, частое употребление собственных словообразований; Г. Бакланова ‒ ориентация на разговорный стиль.
В «Южнее главного удара» монолог повествователя строится как рассказ одного из участников событий, прекрасно знающего реалии военной жизни, что проявляется и в обрисовке поведения героев, деталей быта, и в лексико-синтаксической структуре его речи. В нее легко вплетаются фронтовая шутка, анекдот, солдатское словцо; фраза строится как разговорная. Дистанция между персонажами и повествователем минимальна, она в большей степени заметна в публицистических отступлениях и сообщениях о ходе операции в целом. Но она обусловлена «избыточностью» пространственно-временной позиции автора по отношению к позициям действующих лиц, их же (автора и героев) этические позиции совпадают, что делает повествователя равным среди героев. Стилистическая дифференциация речи повествователя и персонажей отсутствует. То, что рассказ ведется с точки зрения одного из персонажей, обнаруживает себя в тексте в основном посредством отбора и оценки деталей, особого освещения картины.
«...Всей своей незащищенной спиной Леонтьев чувствовал, как могут выстрелить отовсюду. ...И когда над узкой улицей, над домами взлетала ракета, Леонтьев шарахался в тень, к стене ...писарь увидел немца, лежавшего поперек тротуара. Он был без шапки, и мертвые волосы шевелились на затылке. “Ветер”, ‒ догадался Леонтьев, взглянув в переулок, стиснутый домами, похожий на каменное ущелье. ...Потом черт занес их на огороды».
Детали, из которых складывается картина ночного города, «отобраны» сознанием писаря Леонтьева, испуганного, боящегося каждого шороха, впервые столкнувшегося лицом к лицу с опасностью. Подобный принцип раскрытия психологического состояния героя характерен для В. Некрасова. Как писал В. Зубков, в его прозе «психологический анализ разворачивается не в форме последовательного “восстановления” диалектики души героя, а в совокупности опорных образов, выделенных... из общей картины действительности и созвучных типу его (героя. ‒ В.М.) восприятия» [2: 150]. То же можно сказать и о прозе Бакланова. У обоих писателей художественные детали несут двойную нагрузку: они дают представление об условиях жизни на войне и соотносятся с психологией персонажа.
Сопоставление произведений В. Некрасова с повестью Г. Бакланова приводит к выводу, что данный вид психологического анализа предполагает строгую продуманность отбора не только деталей внешнего мира, но и событий, так как сюжет должен нести в себе определенную логику раскрытия или развития характера, и здесь одинаково негативно сказываются на художественной достоверности образа и рационалистичная заданность сюжетной схемы (как в повести В. Некрасова «В родном городе»), и совмещение самостоятельных сюжетных линий, объединенных местом и временем действия, но не стянутых единым сюжетным каркасом (как в повести «Южнее главного удара»).
На неубедительность изображения в повести Г. Бакланова психологии человека указывалось в большинстве критических статей. Правда, причины определялись критикой 1960-х гг. по-разному, и сами персонажи оценивались неодинаково. Например, по утверждению И. Кузьмичева, у Г. Бакланова «негодяи и подлецы... наделяются живыми, реальными характерами... а те, кому суждено быть настоящими людьми, наоборот, блекнут, теряют свои человеческие свойства, становятся бесхарактерными» [3: 188].
Объясняет это критик тем, что в произведениях писателя (речь идет не только о повести «Южнее главного удара») излишнее внимание уделяется событийной стороне войны, правде факта, «в ущерб глубинного исследования человека», изображения народной войны [3: 177]. А. Злобин делит образы повести на «банальные» и «небанальные» и по этому критерию оценивает одни как безусловную удачу автора (писарь Леонтьев), а другие относит к категории «кочующих», ставших литературными «штампами» (лейтенант Назаров) [1]. По мнению А. Нинова, к эскизности в обрисовке персонажей Бакланова вела очерковая манера, обусловленная отсутствием собственной философии человека на войне [5].
Как видим, критики, практикующие самые разные подходы к анализу произведения, сходятся в одном: слабая сторона повести в схематизации образа человека. Правда, объяснения ими причин не выглядят убедительными: или разговор переводится в идеологический план (И. Кузьмичев), или персонажи произвольно, по вкусу критика, делятся на «банальные» и «небанальные». В большей степени заслуживающей внимания представляется точка зрения А. Нинова, но он упускает из виду то, что художественные достоинства произведения зависят не только от «идейного» уровня, но и от уровня творческого мастерства автора. Об этом напоминает К.Г. Шаззо: «...наличие огромного материала лишило тогда еще молодого писателя возможности выбрать самое интересное, важное» [7: 229]. В результате «эскизность» образов персонажей, композиционная и сюжетная «рыхлость» повествования.
Эти недостатки Г. Бакланову в основном удалось преодолеть в новой повести – «Пядь земли» (1959), сохранив лучшие качества своего первого «военного произведения»: достоверность, точность в изображении военного быта, лиричность, эмоциональную взволнованность повествования.
Полемическая направленность повести «Пядь земли» по отношению к памяти современного общества о прошедшей войне декларируется в эпиграфе: «Придет день, когда настоящее станет прошедшим, когда будут говорить о великом времени и безымянных героях, творивших историю. Я хотел бы, чтобы все знали, что не было безымянных героев, а были люди, которые имели свое имя, свой облик, свои чаяния и надежды, и поэтому муки самого незаметного из них не меньше, чем муки того, чье имя войдет в историю. Пусть же эти люди будут всегда близки вам как друзья, как родные, как вы сами!» Юлиус Фучик из прошлого обращается в будущее, и его монолог продолжает главный герой повести лейтенант Мотовилов, рассказывая о том, какими они были, безымянные герои.
Сравнивая повести «Южнее главного удара» и «Пядь земли», Л. Лазарев указывал на изменение авторского подхода к военной теме: «В одном случае тяжкие, но безвестные, обойденные славой бои, в другом незаметные люди, чьи имена не сбережет история: сходство есть, но акцент перенесен на человека» [4: 252]. И повествование от первого лица, по мнению критика, – наиболее точно выбранная форма рассказа о том, что на войне не было безликой массы, а были люди.
Сюжетное время повести охватывает около 15 суток. Помимо настоящего в повествовании постоянно присутствует мирное прошлое и мирное будущее. Сопоставление / противопоставление мирной и военной действительностей проходит через всю повесть. И не прав, с нашей точки зрения, К.Г. Шаззо, когда говорит, что контраст у Г. Бакланова «не играет такой фатальной, абсолютизирующей роли», как, например, у В. Быкова [7: 247]. В произведениях обоих писателей прием контраста ‒ один из основных, различие же в том, что этот прием является структурообразующим в организации разных художественных уровней повестей: у Быкова контраст служит средством выявления противоречивости, неоднозначности человеческого характера; у Бакланова становится ведущим в изображении военной действительности, противоречащей по своей форме нормальному ходу человеческой жизни. На фоне контрастного сопоставления войны и мира отчетливее проступают те законы существования людей, в силу которых человек остается равен самому себе, тому, что в него заложено (хорошего или плохого) при любых (военных или мирных) обстоятельствах.
Использование приема контраста обусловлено индивидуальным авторским видением проблемы «человек и война». Для Быкова война остается «моментом истины», моментом полного и зачастую неожиданного раскрытия сущности человека; для Бакланова война ‒ подтверждение неизменности законов человеческого бытия, здесь только более отчетливо проступают положительные и отрицательные стороны мирной жизни.
Структура начала повестей «Южнее главного удара» и «Пядь земли» является довольно типичной для социально-психологической повести о войне 1940–1950-х гг. В ней, как писала В.С. Синенко, «исходное положение часто оказывается тем моментом, который “отрицался” последующим развитием действия» [6: 201]. Таким образом строится и сюжет повести В. Некрасова «В окопах Сталинграда». В произведениях Г. Бакланова и В. Некрасова начальная мирная, «тихая» картина отдыха «опровергается» следующими за ней трагическими картинами фронтовой действительности.
В структуре сюжета повести Некрасова первые сцены несут дополнительную смысловую нагрузку: они напоминают об атмосфере жизни довоенного времени. У Г. Бакланова исходная картина отдыха предстает как часть обычного «распорядка дня» на плацдарме: «Вот в этот промежуток до восхода луны к нам из-за Днестра каждую ночь переплавляются разведчики. Они привозят в глиняных корчажках горячую баранину и во флягах ‒ холодное, темное, как чернила, молдавское вино». На войне минуты отдыха ценятся по-особому, потому что состояние покоя в любой момент может быть нарушено. В ту ночь, когда начинается действие повести, все будет не так, как обычно было ночью на плацдарме: Парцвания убит. «Мы молча едим еще теплый хлеб, запиваем ледяным вином, от которого ломит зубы. Оттого, что мы день прожили всухомятку, вино сразу мягко туманит нам головы. Мы жуем хлеб и думаем о Парцвании. ...Обычно он сидел вот здесь, по-восточному поджав полные ноги, и, пока мы ели, смотрел на нас своими добрыми, маслеными и черными, как у грека, круглыми глазами...».
Композицию первой главы можно рассматривать как «микромодель» всего произведения, в основе которого лежит постоянное столкновение стремления человека к нормальной, обычной жизни и войны, препятствующей этому.
Литература
1. Злобин А. На главном направлении // Новый мир. 1958. № 8. С. 239‒242.
2. Зубков В. «В окопах Сталинграда» (своеобразие аналитизма) // Ученые записки Пермского ун-та. 1968. Вып. 188. С. 133‒158.
3. Кузьмичев И. Заметки о современном военном романе // Октябрь. 1965. № 3. С. 185‒197.
4. Лазарев Л.И. Это наша судьба. М., 1983. 392 с.
5. Нинов А.А. Судьба человека, судьба поколения // Современная литература наших дней. М.; Л., 1961. С. 320‒372.
6. Синенко В.С. Русская советская повесть 40-х ‒ 50-х годов (вопросы поэтики и типологии жанра) // Ученые записки Башкирского ун-та. Вып. 44. Серия филол. наук. № 17(21). Уфа, 1970. С. 7–232.
7. Шаззо К.Г. Жанр военной повести в русской советской литературе 50-60 годов (Ю. Богдарев, Г. Бакланов): Дис. … канд. филол. наук. М., 1968. 300 с.